Уважаемые читатели! Как честный гражданин, я считаю необходимым поддержать рубрику «Аналитика» циклом очерков, раскрывающих катастрофическое положение экономики Эквестрии. Прошу простить мне возможную многословность, но, затрагивая столь серьёзные и злободневные темы, я обязан раскрывать их суть максимально ёмко, дабы не давать защитникам режима поводов обвинять редакцию в публикации голословных фактов и лжи. Оппонировать официальной пропаганде можно только с помощью правдивой и на 100% проверенной информации.

В первом очерке речь пойдет об одном нашумевшем в свое время – около 10 лет назад – нацпроекте (вернее, о текущем положении в районе его реализации). Это индустриализация области в дельте безымянной речушки севернее Филлидельфии. Пиар-акция, направленная на привлечение рабочей силы для поднятия этого края, проводилась под аккомпанемент звучных лозунгов «Все на ударную стройку!» и «Дадим стране угля и стали!» Уверен, многие читатели помнят, с какой ретивостью власти буквально вербовали «амбициозную молодежь»* (*здесь и далее цитируются лозунги и слоганы) в ряды «строителей светлого будущего с огромными перспективами». О скрытой стороне рекрутинга рабочей силы я упомяну ниже.
Упомянутый регион приобрел важное экономическое значение в связи с налаживанием регулярного железнодорожного сообщения между Кантерлотом и Эпплузой. Не секрет, что эта магистраль, обошедшаяся стране, по разным оценкам, от 2 до 3,5 годовых ВВП, свела на нет запасы железной руды, приведя к истощению железнорудных копей под Мэйнхэттеном. Разведанные же запасы располагаются в основном на востоке Уайттэйл Вуд и достаточно компактно сосредоточены на территории лёссовой долины и по окрестным холмам в дельте уже упомянутой выше безымянной речки. Кроме того, в окрестностях дельты также есть выходы пластов бурого угля, доступные для разработки открытым способом. Легко понять, что режим всеми четырьмя копытами ухватился за такой лакомый кусок, особенно в свете опубликованного тогда же повеления Селестии, запретившего использование тягловой силы для приведения в движение локомотивов.
Стоит заметить, что расширенная программа строительства железных дорог, представленная «ГК ЭЖД» еще на этапе прокладки отрезка пути между Кантерлотом и Понивиллем, изначально предусматривала связать единой сетью все значимые населенные пункты страны. Однако суровая действительность развеяла радужные планы. Высшие посты в управляющей компании заняли бездари и казнокрады. Когда грянул скандал (госпропаганда, впрочем, быстро замяла шум), принцессе пришлось публично признать, что было расхищено до четверти средств, выделенных на строительство (по данным независимых экспертов, цифра занижена как минимум вдвое), и она пообещала подданным, что Тайная Канцелярия вернет на родину всех сбежавших функционеров, а также отследит и заморозит все транзакции в банки Грифуса. Все это было объявлено более 10 лет назад. Кто-нибудь из читателей слышал с тех пор хоть слово об этом деле вообще и о хоть каких-нибудь результатах расследования в частности?.. Ах, да, я чуть не забыл про другой немаловажный факт, который, возможно, известен не всем. Согласно условиям унизительного для Эквестрии «Пизского мирного договора», подписанного более ста лет назад после фиаско одноимённой военной кампании, помимо выплаты ежегодной дани (сейчас она стыдливо именуется «экономической помощью»), декларировалось, что выдачи преступников из Королевства Грифонов нет.
Из-за свёртывания части направлений прокладки железнодорожных путей, отрезок дороги, который должен был проходить в 20-25 километрах от района месторождений, был заморожен на неопределенное время. Вместо этого был проложен участок грузовой узкоколейки от Понивилля. Строительство было выполнено в рекордные сроки с использованием еще не разворованных материалов и с привлечением армии (а по некоторым данным – и труда заключенных). Однако, узкоколейка не дошла непосредственно до места разработок, упёршись в район, регулярно затопляемый сезонными наводнениями и дождевыми паводками. Затем была объявлена нацпрограмма и началось строительство Шайн-тауна* (*местные называют свое обиталище «Чайна-тауном», вероятно, от иностранного слова «чайн» - быдло, отбросы общества).

Итак, для журналиста, привыкшего взирать на мир поверх розовых очков, поездка обещала стать результативной. Неизвестность слегка будоражила кровь, когда я не без труда запрыгнул в крошечный обшарпанный пассажирский вагончик, прицепленный к порожнему грузовому составу. Да, дорогие читатели, это вам не прыг-скок с платформы в купейный вагон! Во время пути состав немилосердно скрипит, будто вот-вот развалится, взбрыкивает на неровных рельсах, как норовистый жеребец, а локомотив щедро осеняет незадачливого пассажира жирной копотью. Такая вот романтика. Уверен, пони, привлеченные лозунгами нацпрограммы, начали критически оценивать свое решение еще во время поездки.
У меня было два варианта: прикинуться путешественником (сомнительный вариант) или же прибыть в Шайн-таун явно, как журналист. Не то чтобы я боюсь властей и их присных, но серия необъяснимых исчезновений некоторых коллег по ремеслу в последние годы как-то не способствует душевному спокойствию. А если вспомнить недавний случай со зверски затоптанной репортершей одной из оппозиционных газет... Злодеи оставили сиротами двоих жеребят. В итоге, поразмыслив, я избрал путь компромисса и решил выдать себя за этнографа, приехавшего посетить несколько чудом сохранившихся рыбачьих деревенек.
Район, куда я направлялся, казалось, был специально создан для испытателей природы с опытом экстремального туризма. Порывшись накануне в книгах, я с удивлением узнал, что в сердце Эквестрии существует регион с самой высокой влажностью воздуха в стране, с ураганными ветрами и штормами, почти весь год поливаемый дождями и затопляемый наводнениями. Кое-какие соображения о том, почему так случилось, будут высказаны ниже.
Из окна вагона можно было видеть, как радостный пейзаж окрестностей Понивилля постепенно переходит в однообразные лесистые пустоши под серым небом, которые, в свою очередь, уступают место стене дремучего леса. По мере приближения к цели лес становился все более похож на тропические джунгли, подул резкий влажный ветер, серое покрывало туч сделалось еще более плотным.
Станция встретила меня мерзкой моросью и туманом. Станционное здание, видом напоминавшее старый сарай, переходило в ряды пакгаузов с дырявыми крышами, неподалеку за покосившимся забором высились какие-то полусгнившие ящики, из которых торчали ржавые железки. Позже я узнал, что это было проходческое оборудование, прибывшее на место в некомплектном состоянии и сплошь бракованное. На запасных путях загружали состав с углём. Очередь измученных пони непонятной из-за покрывающей их грязи масти, впряжённых в повозки, медленно двигалась к составу. Очень хотелось бы надеяться, что первое впечатление обманчиво...
Наш брат – конь неприхотливый, кормят нас и перо, и ноги. Но... Изъеденный ржой указатель под серым от непогоды транспарантом-растяжкой с надписью «Привет строителям сияющего будущего!» гласил: «Шайн-таун – 22 км.», а начинавшаяся за ним дорога не вызывала энтузиазма. Станционный смотритель, припорошенный угольной пылью, в ответ на мой невысказанный вопрос пробасил: «Ну, мил-единорог, у нас тут извозчиков да такси не водится, уж не посетуйте! Всяк сам себя доставляет.» Поскольку вечерело, пришлось заночевать на станции. До самой ночи не прекращались топот, скрип телег да усталая ругань грузчиков. Уже далеко за полночь меня подбросило от резкого гудка локомотива.
...Поздним серым утром я двинулся к цели путешествия, прикидывая, каким аллюром преодолевать сию полосу препятствий. Выходило, что аллюра не будет. Разбитая вдребезги грунтовка напоминала скорее полигон для десантников. Выбоины, кое-как залатанные угольной крошкой и щебенкой, перемежались с огромными лужами, по которым, казалось, можно пускаться в плавание. Обочины, украшенные грудами щебня и жердей «про запас», обрывались в зловонные кюветы, которые местами сразу же переходили в болото. Каждый раз, когда дорога спускалась в низину, я с содроганием ожидал увидеть очередное мутное озеро с плавающими в нем ветками, отдаленно напоминающими гать. И ожидания эти, к сожалению, раз за разом оправдывались. Впору было похвалить себя за предусмотрительно взятые непромокаемые сумки.
Тем не менее, движение на дороге было довольно оживленное. В сторону станции двигались пони с повозками, нагруженными углем. Вперив взгляд в землю, они мерно, как сомнамбулы, переставляли ноги, иногда спотыкаясь на выбоинах. Все молодые, жилистые от ломовой работы, но, по-моему, явно недоедавшие, изнуренные, по бабки в брызгах грязи. В обратную же сторону намного резвее двигались порожние пони. Все пони да пони... Обладателей рогов и крыльев мне пока не встретилось ни одного. Впрочем, в тот момент меня и окликнул мой будущий респондент, и мне стало не до размышлений. Настоящих имен называть не стану, поэтому буду звать его Айван. Вообще, первый же взгляд на этого жеребца дал мне понять, что интервью будет удачным: он был единственный, кто улыбался! Назло серому небу, тяжелой работе, веренице хмурых сотоварищей. Уж что-что, а есть у меня талант располагать к себе пони, без этого в нашем деле нельзя. Но, похоже, не мне стоит носить на крупе знак копытопожатия, а ему. Однако у Айвана на гнедом боку красовался циркуль. Честно говоря, подозреваю, что моей легенде про этнографию он не поверил ни на грош, но виду не показал. И только понимающе хмыкнул, когда я с некоторой опаской повесил перед собой в воздухе блокнот и «вечное» перо.
Вот история Айвана. Родился и вырос в большой семье в Сталлионградской глубинке. «Когда вся семья собиралась на торжества, получался табун в две сотни голов!» - говорил он. Однажды сельский счетовод свалился с лихорадкой в разгар страды, маленький жеребенок закусил губу и мужественно сел за амбарную книгу. «Спасибо деду, что учил счету, школу-то у нас в селе тогда только-только строить начали...» Наутро братья-сестры дивились невиданному знаку. «Ай-да пацанёнок, всех обскакал, - говорил дед, - ни тебе репа, ни тебе плуг... Землемером быть, а то и кем повыше! Правильно, от работы пони дохнут, надо тебе в столицу двигать, учиться!» Со временем так и вышло. «Всё выгребли до дна, - говорил Айван, - что на приданое младшей сестре собирали, ни гроша не осталось. Я не хотел, заставили ехать в столицу.» Не прогадали. ВУЗ, именная стипендия принцессы Селестии («Не хухры-мухры, два десятка студентов на всю столицу!»), перспективы для провинциального самородка. К несчастью, молодой пони, постоянно выигрывавший пари «кто больше снесет» во время выездов «на картошку», поверил пропаганде и записался добровольцем на строительство «города-сада», не понимая, что последний в этих краях не построить. «Глупый был, думал – горы сверну, - говорил мой респондент, весело заржав, - Все, что скопил, выслал семье, а потом с дипломом в зубах, как был – на вокзал.»
Несмотря на всю жизнерадостность, мой собеседник, вспоминая первые годы строительства, то и дело срывался на брань. Поэтому я не стану мучать читателей купюрами и перескажу в меру своих скромных возможностей, снабдив комментариями.
Позволю себе небольшое отступление. Эквестрия – страна контрастов, в этом я убеждаюсь каждый раз. Роскошь у нас соседствует с полной нищетой, пышные светские приёмы и вечеринки - с сиротскими приютами и детскими домами. В молодом поколении взращиваются потребительские инстинкты, стремление жить одним днем, неприятие ответственности и семейных ценностей. Власть говорит одно, а делает совсем другое, и, зачастую, отойди на шаг-другой от ухоженного городка – попадешь на грязную помойку. Иногда мне кажется, что народ радуется жизни, плодится и размножается исключительно вопреки режиму. Существование такого «медвежьего угла», как местность вокруг Шайн-тауна, - тоже «заслуга» режима. Как я позднее узнал у коренных местных жителей, климат этих мест не всегда был таким. Кое-кто из стариков еще помнит чистое небо над головой и обильные поля на месте нынешних болот. Позднее я поговорил с экспертами в области погоды, и они подтвердили мои предположения о том, что варварское изменение климата над мегаполисами страны меняет направление воздушных потоков, приводя к засухам в одних районах и наводнениям в других. Поскольку прогнозирование глобальных изменений климата в Эквестрии не развито, никто не может сказать, какие еще последствия может вызвать безответственное вмешательство в природные процессы.
Как водится, на подготовку плацдарма для битвы с природой сначала бросили армию. «Меднолобые» довели железную дорогу до будущих выработок и начали завозить оборудование, большую часть которого все равно пришлось потом бросить. Вскоре армейские отрапортовали и начали передислокацию, ибо генералы не любят использовать подчиненных для гражданских целей, если, конечно, это не относится к их личным латифундиям. И тут случилось первое наводнение. 12 километров пути было смыто. Зона затопления оказалась аккурат между сортировочной станцией и угольным разрезом. Военные попробовали восстановить полотно, но его смыло через месяц новым паводком. Больше попыток не предпринималось. Вместо этого была наспех проложена «временная» грунтовая дорога почти вдвое длинее прямого пути, условно застрахованная от полного затопления. Руководство стройки, стремясь зарыть в грязь как можно больше средств, сообщало наверх о крайних трудностях и требовало дополнительных ассигнований. Вышестоящие же, понимая, что держать регулярную армию в этом гиблом месте не имеет смысла, вывели полки и начали набирать персонал в дополнение к тем нескольким сотням заключенным, которые уже на тот момент трудились на копях и разрезах. Однако, стремясь сократить расходы, руководство приукрасило действительность и попалось в ловушку. Частные горнорудные компании прислали экспертов, те сразу поняли, что дело гиблое и крайне не рентабельное, и мгновенно устранились от участия в проекте. Вскоре, после серии страшных наводнений, уничтоживших остатки инженерных сооружений и сильно повредивших грунтовку, стало понятно, что сообщение между станцией и копями скорее всего будет гужевым. Первая партия наёмных рабочих прибыла и немедленно отбыла обратно, чтобы никогда не вернуться. Профсоюз ломовиков направил в дирекцию строительства и канцелярию принцессы документ, в котором заявлял, что не подписывался на каторжные работы для своих членов. В качестве крайней меры руководство попробовало было обратиться за помощью к пегасам и единорогам, но лобби погодников и магических гильдий свело на нет все попытки. В качестве «палочки-выручалочки» была объявлена нацпрограмма.
Когда Айван закончил перечисление, кого и как вербовали на стройку и добычу, я невольно сбился с шага. Показалось, что небеса вот-вот расколятся и воцарится вечная ночь. Некоторые факты оказались настолько вопиющими, что мне до сих пор не удается полностью их осознать. Вербовка в рамках нацпрограммы с шумом, помпой и зрелищами была самым невинным способом пополнения армии рабочих. Впоследствии в ход пошли сначала полулегальные, а позже – и вовсе криминальные средства. По всем городам и весям сновали вербовщики, как перед большой войной. Полиция хватала всех бездомных без разбора и этапировала строить Шайн-таун (мой давний приятель и коллега из отдела городской хроники центральной газеты одно время очень удивлялся факту их внезапного исчезновения). Забирали старших воспитанников детских домов с циничной отговоркой «на копях быстро повзрослеют». Нашумевшее банкротство «Первого Ипотечного Банка» лет 7-8 тому назад пустило по миру сотни семей, а режим сразу же сделал пострадавшим предложение, от которого они так и не смогли отказаться. Некоторые эксперты склонны считать, что банкротство было фиктивным. Добавлю, что все это время на стройку и разработки непрерывно этапировались заключенные. Судьба последних горше всего: каторжникам-пегасам подрезали крылья, единорогам регулярно спиливали рог, всех без исключения заключенных сгоняли на самые тяжелые участки. Когда были разведаны подземные пласты антрацита, каторжников согнали в шахты, где они неделями пребывали почти без света, прикованные к вагонеткам.
Впрочем, «свободным» рабочим было не легче: у подавляющего большинства документы отбирали сразу после прибытия. Совершеннолетних жеребцов запрягали на перевозку железа и угля, несовершеннолетним же и кобылам пришлось в основном своими силами строить «город-сад», а также возводить гидротехнические сооружения, чтобы как-то обезопаситься от паводков, нередко подступавших под самые дома. Должен сказать, что 95% рабочих оказались обычными пони, немногие же единороги и пегасы заняли руководящие посты в компании или стали содержателями различных заведений. В настоящее время город и прилегающая территория больше походит на колонию-поселение, нежели на индустриальный центр. Здесь даже введена карточная система, заменяющая простым рабочим денежное обращение. После первого «голодного бунта» руководство вынуждено было оптимизировать распределение продовольствия, хотя как воровало, так и продолжает воровать. После волнений в городе также был расквартирован небольшой военный гарнизон.
Влажный климат и тотальная антисанитария способствуют появлению у жителей лихорадок, пневмонии, воспаления копыт и других заболеваний. Пять лет назад произошла эпидемия сапа, которую удалось подавить лишь магическим вмешательством. Болезнь унесла несколько десятков жизней. По словам местных, каждую весну огромные тучи гнуса поднимаются с окрестных болот, заслоняя небо и затмевая солнце, если таковому посчастливится выглянуть из туч. Постоянные наводнения и зимние бури с ледяными дождями также собирают свою обильную жатву. В городе уже растет небольшое по численности новое поколение пони, которые не видели в жизни ничего, кроме скотских условий жизни, грязи и бедствий...
На мой вопрос, почему не видно пони, везущих железо, Айван ответил, что добыча руды больше не производится. Два года назад прорвало плотину накопителя угольного шлама и полностью затопило копи вместе с частью города. Со слезами на глазах он поведал, что погибло не меньше 60 жителей города и несколько сотен каторжников, которых стихия застала в разгар рабочей смены. Да, дорогие читатели, страна уже два года не добывает железную руду. Неудивительно, что государство в последнее время призывает граждан собирать и сдавать металлолом. Скорее всего, Эквестрия вынуждена закупать сталь за рубежом...
Рассказ Айвана ввел меня в состояние шока. Когда мы наконец пришли в город, действительность самым печальным образом подтвердила все, что я услышал. Честно говоря, мне хватило одной только «прогулки» по центральной улице городка, превратившейся после дождя в заболоченную канаву, по сторонам которой возвышались дома на сваях высотой больше моего роста. Наутро ноги буквально гудели.
Не буду расписывать другие подробности, по-моему, сказано достаточно. Городское начальство откровенно косо смотрело мне вслед, надеясь поскорее избавиться от подозрительного пришельца. Тяжелые взгляды немногочисленных полисменов буравили мне спину, заставляя гриву вставать дыбом; в высшей степени неприятное ощущение посещало вашего покорного слугу при осознании риска, связанного с пребыванием на этой негостеприимной земле. Однако, несмотря на нервозность и зарядившие проливные дожди, мне даже удалось исполнить формальность для своей легенды и добраться до одной из рыбачьих деревень. Сложно сказать, путешествие это было или заплыв... Потом пришлось подождать несколько дней, пока восстанавливали пострадавший от ливней участок дороги. Обратный путь мы с Айваном также проделали совместно. Он то и дело шутил: «В наших краях с непривычки даже на дороге утонуть можно.» Я же смотрел, как он раз за разом вытягивает телегу из невылазных луж и размышлял о судьбе народа Эквестрии. Думы были невеселы. Режим сознательно гноит цвет поколения в невыносимых условиях, уничтожает генофонд нации, пополняет армию инвалидов, отправляет мелких правонарушителей в ссылку без возврата... Дорогие читатели, каждый раз садясь на поезд, задумайтесь о непомерной цене угля, сгорающего в топках, щедро политого потом, кровью и слезами никому не известных пони.

Насколько власть способна извратить любое дело в угоду своим мелким устремлениям, настолько же простой народ способен безотчетно противостоять деструктивному напору власти, совершая каждодневный подвиг, воплотивший тысячи маленьких подвигов.