В 1128 году он созывает собор в Труа именно для того, чтоб легитимировать этот новый
орден монахов-солдат, а через несколько лет пишет более чем положительный
отзыв на их деятельность и сочиняет статут в семидесяти двух параграфах, где
чего только нет. Месса ежедневно, и нельзя иметь связи с рыцарями,
отлученными от церкви, однако если те попросят о принятии их в орден -
реагировать по-христиански. Видите, я не случайно проводил. параллель с
Иностранным легионом. Формой будет белая накидка, простая, без меховой
оторочки, позволяется только ягнячий или же бараний мех. Запрещено носить
гнутую или тонкую по моде обувь, спать следует в рубахе и портах, на тюфяке
и с простыней и одеялом...
- В жарком климате, могу вообразить эту вонь, - сказал Бельбо.
- О вони поговорим особо. Есть иные жесткие ограничения: питаться двоим
из одной миски, трапезовать в молчании, мясная пища трижды в неделю, строгий
пост по пятницам, вставать на рассвете, если накануне день выдался трудный,
разрешается пролежать еще не более часу, но в этом случае надо прочитать в
постели тринадцать отченашей. Главным в ордене является магистр; имеется
иерархия младших по званию, на нижних ступенях - прапорщики, оруженосцы,
денщики и слуги. Каждый рыцарь владеет тремя конями и оруженосцем, запрещено
украшать стремена, седла и поводья, оружие должно быть простое, но отличного
качества, никакой охоты, за исключением львиной, словом - жизнь военная,
богоспасаемая. Не говорю уж о воздержании, на которое сочинитель статута
напирает особенно. А ведь наши герои живут не в монастыре, а на Людях, если
можно звать людьми тот сброд, который тогда наводнял Святую Землю. В уставе
сказано, что общества женщин надобно избегать, насколько возможно, и не
целовать никого, кроме матери, сестер и теток.
Бельбо вставил: - Насчет теток я бы поостерегся. К слову, тамплиеров
разве не обвиняли в содомии? Я помню в книге Клоссовского, "Бафомет"17
... Бафомет - какой-то дьявольский идол, которого они чтили...
- Сейчас дойдем. Ну посудите по логике. Жили они по-матросски, месяц за
месяцем в пустыне, у черта на рогах. Представьте себе: по ночам ледяной
ветер, вы в палатке вместе с другом, с которым едите из одной плошки,
страшно, голодно, холодно, хочется к маме. Что дальше?
- Фиванский легион, мужественное объятие, - предположил Бельбо.
- Подумайте об этом адском положении, бок о бок с солдатней, которая
никаких обетов не давала, врываясь в город, добыча солдата - мавританочка,
золотой нежный живот и ресницы как бархат, а что достается тамплиеру в
ароматной тени ливанских кедров? Оставьте ему хотя бы маленького мавра.
Понятно вам теперь, кстати, откуда идет выражение "пить и ругаться как
тамплиер"? Их удел напоминает мне положение войскового капеллана, который
жрет спирт и богохульствует со своими неотесанными подопечными. Уж одного
того хватило бы... А тут еще печати. На печатях тамплиеры изображаются по
двое, на одной и той же лошади. С чего бы это, если учесть, что по уставу
каждому положено три коня? Конечно, Бернард мог считать это удачной находкой
в качестве эмблемы бедной жизни или символа двойственного служения:
рыцарство-монашество... А теперь представьте себе, как все это выглядело в
глазах простого человека: ничего себе монах, гляди-ка, присоседился даже на
скаку! Вполне возможно, что все это домыслы...
- Но, безусловно, они сами нарывались, - продолжил Бельбо. - А что,
Святой Бернард был такой глупый?
- Не сказал бы... Но он монах тоже, а в те времена монахи странно
представляли себе смирение плоти. Я только что извинялся, что мой рассказ
слишком походит на вестерн, но вообще такой подход не вполне несправедлив...
Я захватил с собой выписку из нашего любимого Бернарда, вот как он описывает
идеал поведения тамплиера: "Они презирают и ненавидят мимов, шутов,
площадных жонглеров, неблаголепные песни и фарсы, они обрезают волосы
коротко, потому что апостол сказал, что не подобает мужчине заботиться о
прическе. Их никогда не встречают причесанными, очень редко мытыми, их
борода клочковата, они покрыты пылью, грязны от ношения брони и от жаркой
погоды..."
- Не хотел бы я жить в их квартале, - произнес Бельбо.
Диоталлеви добавил:
- Отшельник всегда культивировал здоровую грязь, чтобы унизить
собственное тело. Кажется, это святой Макарий жил на столбе и, когда с его
тела падали черви, подбирал их и навешивал обратно, говоря при этом, что сии
создания Божий тоже имеют право на радость в жизни?
- Этим столпником был святой Симеон, - сказал Бельбо - и, по-моему, он
взобрался на столб для того, чтобы было удобнее плевать на головы проходящих
внизу.
- Ненавижу ясные умы, - проворчал Диоталлеви. - Не важно, Макарий или
Симеон, - существовал столпник, который, как я уже сказал, так и кишел
червями; но я не специалист в данной области, поскольку меня интересуют
выходки лишь разумных людей.
- Чистенькими же были твои раввины из Жероны, - поддел его Бельбо.
- Они жили в ужасных трущобах, потому что такие умники, как вы, загнали
их в гетто. Ну а тамплиеры сами себе выбрали грязь.
- Не будем сгущать краски, - сказал я. - Вам приходилось когда-либо
видеть колонну новобранцев после марша? Я говорю вам обо всем этом для того,
чтобы вы лучше понимали противоречивость сути тамплиеров. Тамплиер должен
быть таинственным, аскетичным; он не объедается, не напивается, не
прелюбодействует, но при этом носится по пустыне, рубит головы врагам
Христа, и чем больше голов он срубит, тем больше приобретет входных билетов
в рай; с каждым днем он становится все более растрепанным, от него все
больше воняет, и, кроме того, Бернард требует, чтобы, войдя в завоеванный
город, он не набрасывался ни на девочек, ни на старушек и чтобы в безлунные
ночи, когда по пустыне гуляет знаменитый самум, его близкий соратник по
оружию не оказывал ему никаких услуг такого рода. Как соединить в себе
качества монаха и головореза, потрошить врагов и воспевать хвалу Богородице,
не иметь права смотреть в лицо двоюродной сестре, а затем однажды, после
многодневной осады ворваться в город и видеть, как другие крестоносцы на
ваших глазах наслаждаются с женами халифа, а прекрасные мавританки
распахивают корсеты и умоляют: возьми, возьми меня, только сохрани мне
жизнь?.. Но тамплиер должен оставаться непоколебимо растрепанным и
зловонным, как того хотел святой Бернард, и продолжать молиться... Кстати,
достаточно взглянуть на "Retraits"...
- А это еще что такое?
- Устав Ордена, написанный достаточно поздно, когда Орден, образно
говоря, уже обул тапочки. Нет ничего хуже скуки в армии после окончания
войны. Наступает момент, когда, например, запрещается драться, наносить рану
христианину из чувства мести, что-либо покупать или продавать женщинам,
клеветать на собратьев. Нельзя терять рабов, приходить в гнев и выкрикивать:
"Я уйду к сарацинам!", губить лошадь из-за халатности, дарить животных, за
исключением кошек и собак, покидать Орден без разрешения, нарушать печать
магистра, выходить за пределы лагеря по ночам, швырять в ярости свою одежду
наземь.
- По этим запретам можно сделать вывод о том, чем тамплиеры обычно
занимались - заявил Бельбо - Это дает понятие об их ежедневной жизни.
- Представим себе - сказал Диоталлеви, - тамплиера, раздраженного
словами или поступками своих собратьев, покинувшего из-за этого лагерь ночью
и без разрешения, скачущего на лошади в сопровождении хорошенького
сарацинского мальчика, с тремя каплунами, привязанными к седлу; он
направляется к девице легкого поведения и вступает с ней в запрещенную
законом связь, оплачивая ее услуги каплунами... Затем, во время пирушки
мавританок убегает верхом на лошади, а наш тамплиер, еще более грязный,
потный и растрепанный, чем обычно, поджав хвост возвращается обратно и,
чтобы его проделки остались незамеченными, передает деньги (собственность
Храма) неизменному ростовщику-еврею, который ожидает его, сидя на табурете,
подобно грифу, подстерегающему добычу...
- Ты бы еще назвал его Каиафой - усмехнулся Бельбо. - А далее -
шаблонная ситуация. Тамплиер пытается вернуть себе если не мавра, то хотя бы
хоть какое-то подобие лошади. Но один из его собратьев уже смекнул, в чем
дело, и с наступлением вечера, когда ко всеобщему удовольствию подают мясо,
при всех делает далеко не прозрачные намеки (известно, что в подобных
братствах всегда имеет место зависть). Капитана охватывают подозрения, а
подозреваемый в ярости выхватывает нож и бросается на собрата...
- На доносчика.
- На доносчика, это верно: так вот, он набрасывается на беднягу и ножом
уродует его лицо. Тот хватается за меч, начинается невероятный скандал,
капитан пытается их успокоить, плашмя ударяя мечом, а братья зубоскалят...
- Пить и ругаться, как тамплиеры... - пробормотал Бельбо.
- Черт возьми, сто чертей, тысяча чертей! - принялся подсказывать я.
- Несомненно, наш тамплиер впадает в гнев... и он... что, черт возьми,
может сделать разъяренный тамплиер?
- Лицо его наливается кровью, - предположил Бельбо.
- Да, лицо его, как ты сказал, наливается кровью, он срывает с себя
плащ и швыряет его на землю...
- Можете забрать себе этот вонючий плащ вместе с вашим поганым Храмом!
- включился я. - Да еще со злости ударом меча разбивает герб и кричит, что
уйдет к сарацинам.
- Таким образом, он одним махом нарушил по крайней мере восемь
запретов.
Дабы лучше проиллюстрировать свою мысль, в заключение я сказал:
- Так вот, представьте себе этих типов, которые кричат, что они готовы
уйти к сарацинам, в день, когда их арестовывает королевский бальи и
заставляет взглянуть на раскаленные докрасна орудия пыток. Говори, негодяй,
признавайся, что вы вставляете себе в зад! Мы? Да плевал я на твои клещи, ты
еще не знаешь, на что способен тамплиер, да я тебя самого в зад поимею, а
если мне попадется под руку папа, - то и папу, и самого короля Филиппа!
- Сознался, он сознался! Так это и происходило, - затараторил Бельбо. -
И, хлоп! - его бросают в карцер и натирают каждый день маслом, чтобы он
лучше горел на костре.
- Вы совсем как дети, - заметил Диоталлеви